— Я слышал о нём, — кивнул Варн. — Но это на нашем, историко-философском. А Политех не трогают. Им нужны технари. Там и лёгкую фронду допускают.

— Гуманитариев всегда давили, — согласился Туал. — Я только готовился поступать, когда отец меня предупредил.

— Ну что вы, — усмехнулся Варн. — Это давняя традиция нашего факультета. Меня об этом предупреждал ещё мой дед. Антимонархический или монархический — неважно — но всегда противоправительственный кружок. Каждые два-три года его раскрывают, участников ловят и карают, а руководитель набирает из первокурсников новый состав. Да, о новом… мм-м… идеологе я слышал. Говорят, был обычным рядовым участником. Потом как раз во время очередного разгрома уехал к родичам на декаду, и вернулся таким радикалом!

— Жалко доверившихся, — тихо сказал Туал.

Варн молча кивнул.

— И опять, — так же тихо продолжил Туал. — Ведь все знают и молчат.

— Все хотят жить, — сухо ответил Варн. — Вспомните «Поучения».

— Да, я помню. «Когда зло всевидяще, стань тенью, и зло не заметит тебя». Но оно настолько всевидяще?

— Вопрос интересный, но не советую проверять на практике. Помните?

Декламация звучала естественным продолжением.

— Тьма лежит под тобой ничком,

тьма сидит на тебе верхом,

тьма качается над тобой

полосатою кисеёй.

Туал сразу понимающе подхватил:

— Погляди в кромешную тьму.

Не раздвинешь её плечом,

не разрубишь её мечом.

Чтобы справиться с липкой тьмой,

извивайся, ползи змеёй.

Всё терпение собери.

Нету Солнца — в себя смотри.

Хватит света в душе твоей,

не ослепнешь среди теней.

— И что же вы замолчали? — Варн смотрел на Туала с лёгкой грустной улыбкой. — Забыли?

— Нет, — тряхнул головой Туал. — Конечно, помню.

И свободно, ьез малеёшей запинки продолжил:

— Близок сводчатый край небес,

близок каменный мёртвый лес.

Там конец твоего пути.

Ты поклялся его пройти.

Силу всю испытай его,

слова страшного своего.

(Алимджан Хамид «Симург» Детгиз Ленинград 1948)

Туал перевёл дыхание и улыбнулся. — Хорошо писали древние. Профессор, как вы думаете, сколько веков этим строкам?

— Большинство исследователей относят исходный текст к Тёмным векам. В первый раз его запретила вторая династия Великого Пути.

— Да, и примерно каждые двести-триста лет запрещение повторяли, а разрешение ни разу не зафиксировано.

Варн укоризненно покачал головой.

— Вы так до сих пор и не поняли? Разрешение — это отмена запрета. Отмена запрета — унижение власти, ущерб её авторитету. Просто тихо и негласно за нарушение начинают карать намного мягче, или как бы не замечают, или выпускают дополнительные указы, как бы меняющие частности, а на самом деле прекращающие действия запрета.

— Так вы думаете… — встрепенулся Туал.

— Ещё слишком неопределённо, чтобы думать, — строго сказал Варн. — Тем более, что мы живём в обществе не законов, а инструкций «только для служебного использования». Вот когда они перейдут в статус открытых источников, тогда, я надеюсь, вы сможете продолжить свою работу.

— Я понял, профессор. А вот закон о бастардах. Разве это не отмена… законов Крови?

— Упорядочение и систематизация, — усмехнулся Варн, — излюбленная терминология нынешних… законотворцев. Да, это многое меняет, но обратите внимание, ни слова об отмене или прекращении действия прежних законов.

— Но это…

— Да, это позволяет в любой момент вернуться к прежней системе.

— Именно поэтому… — медленно сказал Туал, мягким наклоном головы, указывая на дверь кабинета.

— Не только, — понял его Варн. — Пока существует Амрокс, они, — он повторил жест Туала, — они будут Армами.

— Да, — согласился Туал. — Слухи, конечно, слухами, но и открытая информация… достаточно красноречива.

— Слухи, — усмехнулся Варн, — это, как правило, не подтверждённая официально информация. И зачастую, это более достоверный источник.

Туал с улыбкой кивнул.

— Но учёному пользоваться слухами неприлично, а журналисту… вполне.

— Я не настолько знаю журналистскую среду, — извиняющимся тоном сказал Варн, — но позволю себе напомнить вам, — тон его стал подчёркнуто «академичным», и Туал сразу принял позу не равного собеседника, а внимающего студента, — что любой источник надлежит рассматривать в комплексе и контексте изучаемой эпохи. Так что вернёмся к вашей работе.

Они ещё немного поговорили об источниках и вариантах их интерпретации, и Туал стал прощаться.

Конечно, хотелось бы поговорить с Линком, но ещё десять долей — и он опоздает на поезд, а такси с ожиданием — слишком дорогое удовольствие.

Зимой темнеет рано, и до станции идти четыре метки (4,6 км) через лес, но Туал давно отучил себя бояться того, чего невозможно избежать. Да, разумеется, бесстрашие и безрассудство не только не синонимы, но где-то антонимы, но и страху нельзя давать над собой власти. Власть… власть и подчинение… Одно без другого не существует, но где граница? Нет, не между ними, а…

Туал поймал себя на бесконечном повторении этого «но» и улыбнулся. Детская привычка сразу выдвигать если не возражение, то сомнение. Да, но… Да, надо следить за собой, но править текст будем на бумаге. О чём думал? А! Власть и подчинение, их границы.

Общая граница… Так где мы перестаём подчиняться, а они теряют власть над нами? И формы, да, формы власти и формы подчинения. Как они связаны с границами? Хозяйская власть и рабская покорность… Отцовская власть и сыновняя… покорность? Нет, здесь нужно другое слово. Покорность… подчинение внешнее, лукавое, прикрывающее совсем другие мысли и чувства, недаром фольклорное определение раба — лукавый раб. Рабское лукавство — не обман и не мошенничество. Униженно кланяться, целовать, стоя на коленях, избившую тебя руку, говорить льстивые слова и тут же, едва повернётся к тебе спиной, всадить нож. «Рабы, сверху донизу — все рабы». Сказавший это заплатил за свои слова жизнью. И именем. Сколько безымянных афоризмов, древних и вечно злободневных фраз хранится в памяти? Да, память… Личная память человека — это его неотъемлемая не собственность, сущность, он сам. Память народа — сущность народа. То, что отличает его от других. Историки — хранители памяти? И да, и нет… Две памяти. Официальная и народная. Книги и статьи против легенд и преданий. Индивидуальные, семейные, родовые рассказы, байки, анекдоты, спрессовываясь и фильтруясь, остаются сказками, притчами, пословицами, эпосом. И где правда? Посередине? Да, никогда. Их взаимодействие более сложное… Противостояние и взаимодействие… Или война? Война не вовне, а внутри. Опять власть и подчинение. Властители и население. Да, война. А на войне… Недооценка противника опаснее переоценки собственных сил. Давно сказано и тоже не устарело. И, пожалуй, не устареет, пока будут воевать.

Туал шёл быстро, не замечая ни поскрипывающего снега под ногами, ни колючих звёзд и белого диска луны в чёрном небе над головой, ни деревьев по сторонам, ни даже идущего где-то в десяти шагах позади такого же одинокого путника.

* *